Читать книгу "Город женщин  - Элизабет Гилберт"

– Простите, Вивиан, я не ходок по ресторанам.

Я не поняла, что он имел в виду, но допытываться не стала.

– Тогда, может быть, встретимся на площади Стайвесант, у западного входа в парк? Так лучше?

Он согласился, что так будет намного лучше.

– Тогда у фонтана, – сказала я, и он подтвердил: да, у фонтана.

Я пребывала в растерянности, Анджела, и не знала, как себя вести. Мне совершенно не хотелось еще раз с ним встречаться. Но в голове настойчиво звучали слова Оливии. «Ты всегда можешь отказаться и остаться ребенком. Но если хочешь стать личностью, другого выхода нет».

Дети убегают от проблем. Дети прячутся.

Я не хотела оставаться ребенком.

Я вспомнила, как Оливия пришла мне на выручку и спасла от Уолтера Уинчелла. Теперь я понимала, что тогда, в 1941 году, она пришла мне на выручку, потому что в ее глазах я все еще была ребенком. По ее меркам, я пока не могла отвечать за свои действия. Сказав Уинчеллу, что я невинная девушка, которую соблазнили, Оливия не лукавила. Она на самом деле так считала. Оливия отлично понимала, что я всего лишь девчонка, незрелая и несформировавшаяся, еще не заступившая на территорию чести. Меня должен был спасти мудрый и заботливый взрослый, и Оливия меня спасла. Заступила на территорию чести от моего имени.

Но тогда я была молода. А теперь-то уже нет. Теперь мне надо было разбираться самой. Но как поступил бы в данных обстоятельствах взрослый человек, сформировавшаяся личность, человек чести?

Полагаю, ответил бы за свои ошибки. Сражался бы за себя сам, как выразился тогда Уинчелл. Возможно, нашел бы силы простить.

Но как?

И тут я вспомнила, как много лет назад Пег рассказывала про британских военных инженеров во время Первой мировой. Те говорили: «Можешь или не можешь – бери и делай».

Рано или поздно в жизни каждого наступает момент, когда приходится делать невозможное.

Это больно, Анджела.

Но именно поэтому я встретилась тогда с твоим отцом.

Когда я пришла на место, он уже был там. А пришла я рано: до парка всего три квартала пешком.

Он ходил взад-вперед у фонтана. Наверняка помнишь эту его привычку ходить взад-вперед. Он был в гражданском: коричневые шерстяные брюки, светло-голубая нейлоновая спортивная рубашка, легкая темно-зеленая куртка на молнии. Одежда висела на нем мешком. Он был очень худой.

Я подошла к нему:

– Ну здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответил он.

Я не знала, стоит ли пожать ему руку. Он, кажется, тоже сомневался в приемлемости рукопожатия в данной ситуации, так что мы так и остались стоять сунув руки в карманы. Никогда не видела, чтобы мужчина так нервничал.

Я показала на скамейку и предложила:

– Может, сядем и поговорим?

Я чувствовала себя глупо, будто предлагала ему сесть на стул у себя дома, а не на скамейку в парке.

– Я не очень люблю сидеть, – ответил он. – Давайте прогуляемся, если вы не против.

– Совсем не против.

Мы зашагали по периметру парка под липами и вязами. У него был широкий шаг, но меня это не смущало: я сама так ходила.

– Фрэнк, – сказала я, – простите, что тогда сбежала.

– Нет, это я должен извиниться.

– Да нет же, надо было мне остаться и выслушать вас. Так поступают зрелые люди. Но поймите, после стольких лет встреча с вами потрясла меня.

– Я знал, что вы уйдете, как только поймете, кто я. У вас было на это полное право.

– Фрэнк, послушайте, с тех пор столько лет прошло.

– Я тогда был глупым мальчишкой, – проговорил он, остановился и повернулся ко мне: – И не имел права так с вами разговаривать. Кем я себя возомнил, чтобы судить вас?

– Теперь уже не важно.

– Я не имел права. Черт, каким же я был дураком!

– Раз на то пошло, и я тогда умом не отличалась. А в тот самый вечер, что мы с вами познакомились, и вовсе побила рекорд по глупости в Нью-Йорке. Вы ведь помните, во что я тогда вляпалась?

Я пыталась разрядить обстановку, но Фрэнк оставался совершенно серьезным.

– Поймите, Вивиан, я просто хотел произвести впечатление на вашего брата. До того дня он со мной ни разу не заговаривал – да что уж там, он меня вообще не замечал. И с какой стати такому популярному парню, как Уолтер, обращать на меня внимание? А тут вдруг растолкал меня среди ночи и говорит: «Фрэнк, мне нужна твоя машина». У меня одного в офицерской школе была машина. Уолтер это знал. Все знали. Ребята то и дело просили одолжить им «форд», но дело в том, что он принадлежал не мне, а моему старику. Он разрешал им пользоваться, но не разрешал никому давать. И вот я, значит, говорю Уолтеру Моррису, человеку, которым восхищаюсь всем сердцем, – мол, прости, но не могу я тебе дать машину своего старика. Пытаюсь объяснить сквозь сон, хоть и не понимаю, в чем дело.

Чем дальше, тем больше Фрэнк сбивался на чистый бруклинский выговор. Как будто, вспоминая о прошлом, вспоминал и о своих корнях, и его бруклинское происхождение отчетливо давало о себе знать.

– Не казнитесь, Фрэнк, – сказала я. – Все давно позади.

– Вивиан, дайте мне высказаться. Дайте объяснить, как мне стыдно за те слова. Я уже давно хотел вас найти и извиниться. Но смелости не хватало. Прошу вас, я должен рассказать, как все было. Я говорю Уолтеру: «Ничем не могу помочь, приятель». А тот, значит, выкладывает мне всю историю. Мол, сестра попала в беду и нужно срочно вывезти ее из города. И просит помочь спасти вас. Вот что мне оставалось делать, Вивиан? Отказать? Сам Уолтер Моррис ко мне обратился. Вы же помните, какой он был.

Я помнила. Я знала, какой он был.

Никто не смог бы отказать моему брату.

– И вот я, значит, говорю: «Я дам тебе машину, но только если сам сяду за руль». А про себя думаю: «А что я скажу старику, когда тот увидит пробег?» И еще думаю: «Может, в итоге мы с Уолтером подружимся?» И еще: «А как мы уйдем из офицерской школы среди ночи?» Но Уолтер все устроил. Раздобыл разрешение у командира и оформил увольнительные на день для нас обоих. Но только на двадцать четыре часа. Посреди ночи такое сошло бы с рук только Уолтеру. Уж не знаю, что он сказал или пообещал, чтобы получить увольнительные, но нас отпустили. И вот мы уже едем по Манхэттену, я гружу в багажник ваши чемоданы и готовлюсь к шестичасовому пути в городок, о котором раньше слыхом не слыхивал, да еще и незнамо зачем. Я даже не знаю, как вас зовут, только знаю, что такой хорошенькой девчонки в жизни не видал.

Он совсем не пытался флиртовать со мной. Просто излагал факты, как полицейский на допросе.

– И вот мы сели в машину, я, значит, веду, а Уолтер устраивает вам допрос пятой степени. Ни разу не слыхал, чтобы кого-то так разносили. Мне-то что прикажете делать, пока он вас чихвостил? Мне даже деться было некуда. Но и слушать невмоготу. У нас такого не случалось. Я из Южного Бруклина, Вивиан, район не из спокойных, но знаете, я всегда был тихим мальчишкой. Книжки любил. В драки не ввязывался. Знай себе сидел тихо и не высовывался. Как скандал, драка или крики – меня и след простыл. Но тут бежать было некуда, ведь я сидел за рулем. А Уолтер даже не кричал, хотя, наверное, уж лучше бы кричал. А он просто поливал вас грязью, спокойно и холодно. Помните?